Улица Светлячков - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Дверца открылась, и из фургона вырвалось облако серого дыма. Сквозь дым Талли разглядела в фургоне троих людей. За рулем был чернокожий мужчина с красной банданой на густой шевелюре. На заднем сиденье — женщина в жилете с бахромой и полосатых шароварах с коричневой косынкой на белокурых волосах. Рядом с ней сидел мужчина в брюках клеш и засаленной футболке. На полу фургона был потертый коричневый палас, на котором были разбросаны несколько трубок и пустые бутылки из-под пива, упаковки от еды и магнитофонные кассеты.

— Это — мой ребенок Таллула, — сказала своим друзьям мама.

Талли ничего не сказала. Она терпеть не могла, когда ее называли Таллула. Но она сообщит об этом мамочке позже.

— Прикольно, — сказал кто-то из сидящих в фургоне.

— Она вылитая ты, Дот. От этого башку сносит.

— Залезайте, — угрюмо потребовал водитель. — Мы уже опаздываем.

Человек в грязной футболке протянул руки к Талли, обхватил ее за пояс и затащил в фургон.

Мама тоже забралась внутрь и захлопнула за собой дверцу. Внутри звучала какая-то странная музыка. Талли удалось разобрать только повторяющиеся слова «что-то происходит». Из-за наполнявшего фургон дыма все выглядело каким-то расплывчатым, словно не в фокусе.

Талли подвинулась к стенке, освобождая место для матери, но Дороти села рядом с женщиной с платком на волосах. Они тут же завели разговор о свиньях, маршах и человеке по имени Кент. Талли ничего не понимала, а от дыма у нее начала кружиться голова. Когда мужчина рядом с ней закурил трубку, Талли громко вздохнула. Повернувшись к Талли, мужчина выпустил облако дыма прямо ей в лицо и усмехнулся:

— Просто плыви по течению, малышка!

— Только посмотрите, как моя мать ее одевает, — с осуждением произнесла Дороти. — Она будто маленькая кукла. Как, черт побери, она может быть настоящей, если ей нельзя даже испачкаться?

— Точно, Дот! — одобрительно сказал сосед Талли, выпуская дым и расслабленно откидываясь на спинку сиденья.

Только сейчас мама впервые посмотрела на Талли. По-настоящему посмотрела.

— Запомни навсегда, дочурка: жизнь дана не для того, чтобы готовить, убираться и нянчить детей. Жизнь — это свобода. Каждый может делать то, что захочет. Ты можешь стать гребаным президентом Соединенных Штатов, если захочешь, черт возьми!

— Да уж, новый президент нам бы не помешал, — заметил водитель.

Женщина в косынке похлопала Дороти по ноге.

— Да уж, это точно. Эй, дружок, подай-ка косячок! — Она захихикала: — О, почти в стихах получилось.

Талли удрученно молчала. Ей-то казалось, что она отлично выглядит в этом платье. И она совсем не хотела быть президентом, Талли мечтала стать балериной.

Но больше всего на свете она хотела, чтобы мамочка ее любила. Она тихонько продвигалась в ее сторону, пока не оказалась достаточно близко, чтобы коснуться Дороти.

— С днем рождения! — тихо сказала она, вытаскивая из кармана ожерелье, над которым столько трудилась, не вставая из-за стола и продолжая собирать его и клеить, когда другие дети уже отправились играть. — Я сделала это для тебя.

Мамины пальцы сомкнулись вокруг ожерелья. Талли ждала, когда мама рассмотрит ожерелье, скажет ей спасибо и наденет ожерелье на шею, но она так и не сделала этого — просто сидела, покачиваясь в такт музыке, и разговаривала со своими друзьями.

Талли закрыла глаза. От дыма ей очень хотелось спать. Всю жизнь ей не хватало мамы. Совсем не так, как не хватает потерянной игрушки или подружки, которая, обидевшись, больше не приходит поиграть. Она скучала по маме каждую секунду. Это чувство не покидало ее никогда, беспокоило, словно рана, которая ноет днем и нестерпимо болит по ночам. Талли обещала себе, что, если мамочка вернется, она будет очень хорошей. Идеальной. Она исправит все, что сделала или сказала не так. Больше всего на свете Талли хотелось, чтобы мама могла ею гордиться.

Но сейчас Талли не знала, что делать. В ее мечтах они с мамой всегда уходили куда-то вместе, держась за руки. Только вдвоем.

«Вот мы и пришли, — говорила мама из ее мечты, когда они подходили к дому, стоявшему на холме. — Дом, милый дом. — Потом она целовала Талли в щеку. — Я так скучала по тебе. Меня не было, потому что…»

— Таллула! Проснись!

Талли, вздрогнув, очнулась. У нее гудело в висках и болело горло. Она попыталась спросить: «Где мы?», но изо рта вырвался лишь какой-то странный скрип.

Все засмеялись и продолжали смеяться, вылезая из фургона.

На маленькой улочке на окраине Сиэтла повсюду были люди, скандировавшие что-то, оравшие, держащие плакаты с надписями: «Любовь, а не война!» и «Нет, мы не пойдем!». Талли никогда не видела столько людей в одном месте.

Мама взяла ее за руку и притянула поближе к себе.

Остаток дня предстал перед Талли скоплением людей, выкрикивающих лозунги или поющих песни. Талли все время боялась, что выпустит мамину руку и ее сметет возбужденная толпа. Ей стало еще страшнее, когда появились полицейские с дубинками, оружием в кобурах и пластиковыми щитами, защищавшими их лица.

Толпа шла маршем, беспорядка не наблюдалось, поэтому полицейские только молча стояли и наблюдали.

К тому времени, когда стемнело, Талли очень хотелось есть, и голова у нее раскалывалась, но они все шли и шли то по одной улице, то по другой. Люди теперь вели себя иначе — убрали лозунги и стали пить. Талли слышала обрывки разговоров, но смысла их не понимала.

— Видели этих свиней? Они умирали от желания повыбивать нам зубы. Но мы вели себя мирно, и они не посмели к нам прикоснуться. Эй, Дот, ты что, решила зажать косяк?